— В 1960-е многие, в том числе профессиональные врачи, психиатры, начали бояться ЛСД и других психоделиков.
—
Несомненно. Они использовали психоделики неправильным образом, в
неправильных условиях. Иначе говоря, они просто оказались
неподготовленными к их приходу. Психоделики способствуют тонкому и
глубокому переживанию, если применять их верно. Но чем сильнее
инструмент, тем больше шансов, что он будет иметь разрушительное
действие при ложном использовании. Что и произошло в 1960-е. Огромная
трагедия заключается в том, что эти ценные медицинские препараты не
всегда уважали и не всегда понимали. Поэтому психоделики начали внушать
страх, их отняли у исследователей и психиатров, людей, которые всерьез
ими занимались. Это великая потеря для медицины и психиатрии, а также
для всего человечества. Я надеюсь, еще не слишком поздно сделать выводы
из прошлых ошибок и продемонстрировать правильный и уважительный способ
применения психоделиков.
— То есть вы верите в то, что можно вернуть к ним научное доверие?
—
В этом смысле я вижу несколько добрых знаков. После многих лет затишья
появились новые работы в Германии и Швейцарии, а также в Соединенных
Штатах. Европейский институт исследования сознания провел заседание в
Хайдельберге, на котором было много дельных выступлений. Там я имел
удовольствие познакомиться с Риком Доблином из Междисциплинарной
ассоциации исследований психоделических препаратов и профессором Дэвидом
Николсом из Исследовательского института Хеффтера. Обе организации
делают свое дело. И их подход оказывается совершенно иным по сравнению с
их предшественниками.
— Например, Тимоти Лири?
—
Да, Тимоти Лири как-то навещал меня много лет назад, когда жил в
Швейцарии. Это был очень умный и образованный человек, довольно
обаятельный. Но он слишком нуждался во внимании окружающих. Ему
нравилось их провоцировать, а это отвлекало его от первостепенных
вопросов.
— Какое значение имеют психоделики для психиатрии?
—
В самом начале, непосредственно после открытия ЛСД, этот препарат был
признан имеющим огромную ценность для психоанализа и психиатрии, а вовсе
не способом бегства от реальности. В течение 15 лет его можно было
легально применять в процессе психиатрического лечения и для научных
исследований с участием людей. В течение этого времени делизид — так я
назвал ЛСД — считался совершенно безопасным и был предметом тысячи
публикаций в профессиональной литературе. Кстати, недавно у меня были
посетители из Фонда Альберта Хофманна, которым я передал всю
оригинальную документацию, что хранилась в Лаборатории Сандоз 1.
Этот ранний этап работы документировался буквально пошагово, и из
свидетельств видно, как гладко шли исследования, пока ЛСД не стал частью
наркотической реальности 1960-х. Если изначально ЛСД входил в
фармакопею 2,
то потом стал уличным наркотиком и неминуемым образом приобрел статус
нелегального препарата. Из-за его новой репутации он стал недоступен и
для представителей медицинской сферы. Исследования, которые прежде
велись открыто, были прекращены. Теперь же есть ощущение, что они могут
возобновиться. Важность их проведения признали и органы здравоохранения.
Поэтому, надеюсь, запрет, наконец, будет снят, и медицина сможет
вернуться к исследованиям, которые были прекращены 30 лет назад
вынужденным образом.
— Что бы вы порекомендовали исследователям, желающим работать с этими препаратами сегодня?
Альберт Хофманн в лаборатории демонстрирует модель молекулы LSD. 1950-е годы
— Когда делизид легально распространялся Лабораторией Сандоз, он
сопровождался небольшой брошюрой-инструкцией. Там объяснялось, как его
можно использовать: как препарат для психоанализа и психотерапии, а
также как средство для самих психиатров, чтобы те могли испытать
необычайные состояния сознания. На упаковке специально указывалось, что
психиатр, планирующий использовать делизид в своей практике, сначала
должен испробовать препарат на себе.
— То есть вы считали существенным, чтобы психиатр обладал знанием о психоделическом опыте, так сказать, из первых рук?
—
Именно! До того как использовать препарат в лечебной работе, психиатру
просто необходимо принять его самостоятельно. В самых первых отчетах и
указаниях по работе с ЛСД это правило было совершенно четко
артикулировано. И оно продолжает быть крайне важным сегодня.
— Вы тоже следовали этому правилу…
—
Да. Когда я обнаружил действие лизергида и диэтиламида — еще до начала
наших исследований, — я понял, что оно сыграет важную роль в психиатрии.
Я участвовал в одном из первых экспериментов и принял небольшую дозу в
лаборатории. Для меня это был жуткий опыт. Настоящий ад: все это
лабораторное оборудование, снующие вокруг люди, которые задают тебе
вопросы и тестируют тебя. Я попал в босховский мир, населенный
навевающими ужас машинами и бесчисленными людьми в белых халатах. Но я
чувствовал, что существует и другой подход к ЛСД. В ходе первого
эксперимента у меня возникло чувство, что под воздействием ЛСД какая-то
часть меня пытается быть счастливой, но не может. Это ощущение, как во
сне, никак не могло всплыть на поверхность из-за внешних помех, которые
порождала ужасная атмосфера лабораторного опыта.
Я понял, что должен попробовать еще раз, но при иных обстоятельствах. Вместе с другом, немецким писателем 3,
я провел еще один опыт с ЛСД уже у себя дома. Моя жена подготовила для
этого дом: украсила его цветами и фруктами, зажгла благовония. Я принял
небольшую дозу, всего 50 микрограмм. И испытал прекрасное переживание —
не очень глубокое, но исключительно эстетического характера. Мысленно я
оказался в Северной Африке, в Марокко. Я никогда не бывал там прежде, но
у меня было стойкое ощущение, что я в Марокко. Я видел верблюдов,
бедуинов, потрясающий пейзаж. С этого момента я усвоил, как важны
окружение и атмосфера. Я понял, что, работая с такими субстанциями, как
ЛСД, необходимо всегда обращать внимание на обстановку и на тех, кто
находится рядом с тобой или пациентом.
— Какие уроки вы призываете извлечь из прошлого?
—
Если остановить некорректное применение психоделиков, то можно будет,
на мой взгляд, отпускать их по рецепту для нужд медицины. Но пока ими
продолжают злоупотреблять; пока неверно трактуют их действие и
используют как наркотик, для развлечения; пока люди не смогли оценить
опыт глубокого психоделического переживания, — психоделики не смогут
вернуться в медицинский оборот. Уличное применение ЛСД является
проблемой вот уже 30 лет, злоупотребление препаратом может привести к
трагедии. Из-за этого медицинским учреждениям сложно изменить свою
политику и разрешить ЛСД к применению во врачебной практике.
— А как вы объясняете популярность психоделиков в молодежной культуре?
—
Глубокая проблема современности состоит в том, что у нас в жизни больше
нет духовных основ. Церковь и ее догматы более неубедительны. Но людям
требуется духовное начало. В прошлом оно строилось на общепринятых
религиозных учениях. Но сегодня у традиционной веры меньше власти. Мы не
можем верить в то, что — как нам доподлинно известно — невозможно, в
ненастоящее. Мы должны жить, основываясь на том, что знаем, то есть на
том, что каждый может испытать. Многие молодые люди ищут осмысленный
духовный опыт и в поисках его обращаются к миру, противоположному
материальному. Таким образом они удовлетворяют свою потребность в
прозрении.